Ищите барышню, или Безжалостный Орфей - Антон Чиж

Теперь совесть его была чиста. Он сделал все, что мог. Надо бы найти тех, кому Саблина давала уроки музыки, но где их найдешь? Не в газете же объявление давать. Размышляя над этой закавыкой, Николя отправился к себе в участок. И вовсе не потому, что соскучился по поручениям старших коллег. Он считал, что в новом статусе от этого избавлен навсегда. Дело в том, что в участке была крайне необходимая сейчас вещь – телефонный аппарат.

Приемное отделение встретило чиновника тишиной. Только коллежский регистратор Штейн, позевывая, читал утренний выпуск «Ведомостей». Оглянувшись на Колю, он не соизволил поздороваться и тут же вернулся к газете. Такой прием не был в новинку. Коля не обиделся, только спросил:

– Куда это все подевались?

– Вам-то что… – глядя в статью, сказал Штейн. – Вы же теперь к департаменту причислены. Так сказать, элита… Хо-хо…

– Странно все же. Одиннадцатый час – и никого.

– А вы угадайте причину.

– На происшествие выехали?

– Какой умный мальчик, далеко пойдете, Гривцов, если шею не сломаете. – Страница с хрустом перевернулась.

– Скажите, что вам, жалко… – попросил Коля.

– Нет, не жалко. Особенно для вас. Сообщили, что барышня какая-то повесилась, так наши специально поехали взглянуть на такую красоту. Довольны? Или желаете присоединиться? Поверьте на слово: не советую. Господин пристав лично поехал, а видеть вас лишний раз он нисколько не желает… Хо-хо…

– Где это случилось?

– Хотите рискнуть? Ну как хотите, герой вы бесстрашный… Гостиница «Центральная». Адрес сказать или сами знаете?

Коля неразборчиво поблагодарил и сделал то, что и собирался: воспользовался телефонным аппаратом, что висел лакированным ящиком.

Господа в прихожей приятно убивали время. Никто не спешил в участок, назад к конторской пыли и скучным документам. На месте происшествия было куда интересней. И вот почему. По всем инструкциям составлять протокол и заниматься осмотром позволялось до полного выяснения обстоятельств. То есть сколько душе угодно. В этот раз их душам было угодно оставаться подольше. Удачное происшествие: обстоятельства ясны, как новый червонец, и описывать особо нечего. Значит, служебный день проходит в занимательных разговорах. До обеда наверняка хватит. Тем более самовар с чаем принесли, сахар и конфеты. Мило и славно. Сам пристав здесь и разделяет общее настроение легкого бездельничанья. Не все же трудиться, надо и честь знать.

Дружеская атмосфера была разрушена самым неприличным образом. Вспугнув городового, в прихожей появился высокий господин с желтым чемоданчиком. Милое жужжание разговоров оборвалось как отрезанное, свежий чай застыл в чашечках, а сам пристав Бранденбург удивленно поднял бровь:

– Аполлон Григорьевич? Чему обязан столь приятным визитом?

– Заезжал в гости к старому знакомому. Известный анатом, здесь остановился. Вдруг вижу: городовые, участок прибыл. Думаю, может, помощь требуется дружеская. Заглянул на огонек, – сказал Лебедев, посматривая на дверь. Чиновник как будто нарочно загораживал гостиную.

– Сердечно тронут таким усердием, но вашему гению тут делать решительно нечего. – И пристав одарил усатой улыбкой. – В гости со служебным чемоданчиком ходите?

– Мало ли что, вдруг пригодится. Так что тут случилось?

– Не стоит вашего беспокойства. Сущая мелочь, пустяк, бытовая драма. Никакого преступления. Все уже описали, ждем только фотографа.

– Ах, вот как… Позвольте взглянуть, раз уж оказался так удачно и случайно.

– Зачем вам утруждать себя, вот Иван Тимофеевич внешний осмотр провел. Так ведь?

Криминалист участка, он же участковый доктор, хмыкнул с некоторым вызовом. Меньше всего хотелось, чтобы его выводы проверял светило и гений. Вдруг ошибся, вдруг чего не заметил. Позора не обобраться. Иван Тимофеевич готов был стеной встать, но не подпустить к своей жертве чужака. Прочие чиновники с затаенным интересом наблюдали, чем закончится дуэль их пристава со звездой.

Звезда между тем не имел настроения вязнуть в светских беседах. Он попросил пристава в коридор на минуточку. Отослав городового подальше, Лебедев слегка прижал подполковника к стенке и сказал:

– Дражайший друг мой, Адольф Александрович, мне дела нет до ваших делишек, и нос совать в них не имею охоты. Говорю для того, чтоб между нами установилось быстрое понимание. Согласны?

Пристав задушенно хрипнул.

– Вот и чудесно, – сказал Лебедев, не ослабляя хватки. – Предлагаю маленький спор. Отказаться нельзя. Играть будем по-честному. Проиграю – меня не увидите. Но если, не сходя с этого места, расскажу, что прячете за дверью, – мешать не будете.

Бранденбург согласно сожмурился. Захват ослаб, он вздохнул с облегчением. Все-таки рука у Аполлона Григорьевича тяжелая, силы не рассчитывает.

– Барышня примерно двадцати трех лет. С виду милая и симпатичная, брюнетка. Повешена на каком-то крюке, быть может от картины. В качестве веревки использовали шнур, отрезанный от шторы. Следов борьбы или насилия над ней нет. Руки не связаны, ран или порезов нет, ногти не обломаны. При этом следов испражнений, какие бывают при самоубийстве, дражайший Иван Тимофеевич не нашел. Он же померил температуру тела и определил, что барышня скончалась часа четыре назад. То есть примерно в девять утра. Предсмертной записки не нашли, но опыт ваш подсказывает, что в случае нервного припадка, в результате которого барышня наложила на себя руки, ей было бы не до записок. Я прав?

Адольф Александрович, конечно, слышал о способностях Лебедева. Но чтобы убедиться на собственном горьком опыте! Такого пристав никому бы не пожелал. Он попал в трудную ситуацию: согласиться и пустить – значит упасть в глазах своих чиновников. Но и не пускать нельзя. Все-таки спор и честь…

– Вы ошиблись, – сказал пристав и нарочно затянул паузу.

Лебедев упрямо ждал.

– Она блондинка.

– Остальное точно?

Пристав выразительно промолчал.

– Мне необходимо осмотреть тело и взять пробы, – сказал Лебедев.

– Но зачем вам это, Аполлон Григорьевич? Дело-то пустяковое, очевидно.

– Вы бы удивились, если б узнали, сколько очевидных дел с моей помощью превратилось в неочевидные.

– Допустим, вы правы и каким-то волшебным способом угадали. Что хотите найти?

– Не так уж много: найти убийцу, – твердо сказал Лебедев.

Пристав искренне не понял и спросил:

– При чем тут убийца? Какой убийца?

– Мог бы второй раз поспорить, но подожду результатов исследования. Оно несложное. Поверьте на слово: ее отравили и повесили уже мертвой.

– Неужели?

– На сомнения остается одна тысячная процента. Если вас это успокоит.

– Что же мне делать? – печально спросил Бранденбург.

– Поступим так…

Чиновники шепотом обсуждали возмутительное поведение зазнавшихся знаменитостей. Ходят по участкам как к себе домой. Особенно возмущался Иван Тимофеевич, хотя и говорил тише всех, прикрываясь чашкой. Дверь открылась, и пристав, широко улыбаясь, сказал:

– Какой вы шутник, Аполлон Григорьевич! Что же сразу не сказали, что это господин полицеймейстер вас лично прислал. Ну и разыграли вы нас! Прошу, прошу…

Сыграл Бранденбург так мастерски, как боролся за свою честь. Чиновники поверили: надо же, верховная власть бдит, не спуская глаз. Чашки были немедленно спрятаны, а дорогого гостя встречали улыбками. За ним отправился только пристав, страшной гримасой припечатав к месту шелохнувшихся чиновников.

Гостиную украшали платья. Весь женский гардероб выкинули из шкафа и побросали где придется. Наряды заняли даже кресла, диванчик и софу. Но обыском тут не пахло. Раскрытые чемоданы указывали, что хозяйка собиралась в путь. Теперь уж последний.

Осмотрев стены, Лебедев нашел пустой крюк, рядом с которым из стены рос бронзовый подсвечник на пять рожков.

– Положили на ковер, – словно оправдываясь перед суровым взглядом, сказал пристав. – Мы же думали, что… Да и чего бедняжке висеть. Фотографу так удобней.

Лебедев не стал упрекать, что место преступления окончательно испорчено, и подошел к телу. Шнур еще сдавливал горло, отчего голова была неестественно скособочена. Раскрытые глаза смотрели прямо и спокойно, но волосы разметались в беспорядке. Чуть пухлое, кукольное личико застыло с открытым ртом, пухлые губки, должно быть, умели шептать приятные словечки и дарить блаженство. Барышня была несколько простовата, но вызывающе симпатична. На таких оглядываются на улице и свистят вслед. И вообще… Она лежала прямо, вытянув руки по швам. Как солдатик. Из огромного выбора одежды девушка напоследок надела простое домашнее платье с глухим воротом. Из-под края юбки высовывался острый носок домашней туфли. Другая осталась у стены, рядом с подсвечником.